себя…
– Есть несколько человек, но их положение тоже вроде моего…
Когда я распрощался с Лянь-тао и вышел из дома, полная луна была высоко. Стояла очень тихая ночь…
Постановка учебного дела в Шэньяне была очень скверной. Я прослужил в школе два месяца, но еще не получил ни чоха. Мне пришлось экономить даже на сигаретах. Младшие преподаватели, получавшие долларов пятнадцать-шестнадцать в месяц были людьми с медными нервами и железными костями, покорившиеся своей судьбе, они безропотно боролись за медленное продвижение по службе. Желтые, худые, работавшие с раннего утра до поздней ночи, когда они замечали человека выше по положению они почтительно вставали. Это и впрямь были люди полностью удовлетворенные куском хлеба, одеждой и церемонными манерами. Каждый раз, когда я их видел, мне невольно вспоминалась просьба Лянь-тао, высказанная им перед отъездом. Ему невмоготу было дольше переносить такую жизнь. Охваченный глубоким отчаянием, он пришел ко мне поздней ночью, долго колебался и наконец с заминкой произнес:
– Не знаю, можешь ли ты что-нибудь там придумать… – Хотя бы перепиской зарабатывать долларов двадцать, тридцать в месяц… и ладно. Я тогда очень удивился его словам и ничего не мог вымолвить в утешение.
– Я… я еще должен пожить немного… – промолвил он.
– Поеду в Шэньян, осмотрюсь и обязательно постараюсь что-нибудь сделать, – сказал я одним духом в ответ.
После этого я часто слышал эту фразу и передо мной возникал образ Лянь-тао, говорящего с заминкой: – «Я еще должен пожить немного…»
Я обращался в различные учреждения, но бесполезно. Дела везде было мало, а людей много. Повсюду мне высказывали слова сожаления. В моих письмах к Лянь-тао было тоже несколько строк этих сожалений.
Когда в школе закончилось первое полугодие, условия стали еще хуже. В городе было несколько человек из мелкой знати, издававших газету «Научные Основы», которые стали вести против меня нападки. Хотя они и не называли имени, но намекали очень прозрачно, так что читатели понимали, кто является объектом нападок. Они связывали меня с Лянь-тао и его делом. В этих условиях самым лучшим выходом для меня было притаиться. Сразу с уроков я приходил к себе в комнату и скрывался от всех а закрытыми дверьми. Иногда я даже боялся как бы сигаретный дым, выходивший за окно, не вызвал подозрений против бойкотируемого. В газетке, наконец, перестали писать о деле Лянь-тао. Со всеми этими заботами незаметно наступила глубокая осень.
Однажды весь день шел снег, не переставший и к ночи. На улицах была тишина. Тишина, которую можно было слушать. Я одиноко сидел при свете маленькой лампы и смотрел на порхающие цветы снежинок, которые накладывали перед моими глазами бескрайные сугробы. Невольно вспомнилось, что в родных местах сейчас готовятся к встрече Нового года, и все от мала до велика очень заняты… Вот я вижу себя мальчиком. На заднем дворе, вместе с ватагой своих маленьких друзей, я леплю снегура. Глаза у него сделаны из двух кусков древесного угля, очень черные… Вдруг глаза снегура превращаются в глаза Лянь-тао… «Я должен еще пожить немного»… – опять эти старые, знакомые слова. «А зачем?» – Вдруг неожиданно спросил я и сразу почувствовал нелепость моего вопроса. Этот вопрос заставил меня очнуться. Я выпрямился, закурил, распахнул окно, выглянул наружу. Снег шел еще гуще. Раздался стук в дверь кто-то вошел. Я услышал знакомые шаги слуги, обернулся. Он принес мне очень длинное, вершков шести, письмо. Адрес был написан неразборчиво, но взглянув даже мельком на конверт, я сразу заметил два иероглифа «послано Вей». Письмо было от Лянь-тао. Это было первое письмо от него с тех пор, как я уехал из родного города «S». Я знал, что Лянь-тао ленив писать письма, так что не было ничего удивительного в его молчании, но все же иногда я сердился на него. Получив письмо, я не мог сдержать удивления и торопливо распечатал его. Письмо было написано неразборчиво и вот что в нем было:
Уважаемый Фэй…
Как иначе величать тебя, я не знаю. Ты можешь сам добавить любое обращение, которое тебе нравится. Мне безразлично… Получил от тебя три письма, но я не отвечал на них. Причина очень простая – у меня не было денег даже на марки. Если тебе интересно, могу сообщить кое-какие новости о себе. Я потерпел поражение. Я и раньше считал, что я побежден, но теперь я понял, что это было не так, только теперь я могу считать себя окончательно побежденным. Раньше у меня было несколько друзей, которые хотели, чтобы я еще пожил немного. И сам я тоже хотел жить, но я не мог жить, а теперь, когда моя жизнь не нужна, приходится жить… Нужно ли жить? Люди, которые хотели, чтобы я жил, сами не смогли жить… Враги уничтожили их. Кто их уничтожил?.. Никто не знает
Человеческая жизнь подвержена многим изменениям. За эти полгода я дошел до того, что попрошайничал, но все же у меня была надежда, ради которой я готов был побираться, переносить голод и холод, молчаливо страдать. Только из-за этого я не мог погибнуть. Видишь, как велика была сила, заставлявшая меня жить, а теперь ее нет. Вместе с тем я и сам чувствую, что я не достоин жить. А другие… Они тоже недостойны жить. Раньше я считал, что я должен жить назло людям, не желавшим, чтобы я существовал. К счастью, сейчас уже нет людей, желавших мне добра. Нет никого, кто бы страдал за меня. Они больше не существуют… Я сам с радостью отказался от своей прежней ненависти, от всего, против чего я боролся, от своей одержимости, от своих взглядов, от всего…
Я действительно потерпел поражение. Но… я и одержал победу… Ты можешь подумать, что я сошел с ума? Ты может быть думаешь, что я сделался героем или великим человеком? Нет, совсем нет… Все очень просто: Недавно я стал советником генерала Ду.
Мое жалованье – восемьдесят серебряных долларов в месяц… Уважаемый Фей… Ты считаешь меня подлецом, считай кем хочешь. Мне безразлично… Ты наверное помнишь мою гостиную, в которой мы встретились с тобой первый раз и в которой мы расстались с тобой. Я и теперь пользуюсь ею. Теперь в ней бывают новые гости, новые подношения, новая лесть, новые интриги, новые церемонные поклоны, новые азартные игры, новые холодные взгляды и ненависть, новая бессонница и новое отхаркивание кровью. В письмах ты пишешь, что ты недоволен преподавательской деятельностью. Не хочешь ли ты тоже стать советником? Напиши мне и
